PM TEAM

Подняв голову от страницы, я увидел песчаный берег у подножия пологой горы, до самой вершины, усаженной оливами.

Над неподвижной волной застыла чайка, голова под водой, маленький клюв хищно раскрыт, в глазах отражается серебристая рыбка. Большая черепаха, панцирь цвета песка, удивительной красоты, замерла, вытянув шею, как будто внезапно кончился воздух, который она вдыхала открытым ртом. Созревшая оливка висит в воздухе, немного не долетев до земли. Свет вечернего солнца многократно преломляется в застывших кусочках воды самых причудливых форм, висящих над накатившей на песок волной.

У кромки моря на песке стоит человек (возможно, “стоит” — это не тот глагол, с помощью которого можно описать положение его тела, сильно наклоненного вперед; наверное, “нависает над песком” было бы лучше). Левая нога еле касается пальцами песка, правая согнута в колене под прямым углом, бедро продолжает линию тела. Пальцы вытянутой вперед правой руки сложены так, будто он старается дотянуться и ухватить что-то перед собой. Левая рука чуть согнута в локте и отведена далеко назад. Словно человек быстро бежал вдоль берега и застыл в тот момент, когда отталкивался от земли левой ногой.

Мое внимание привлекли высокий рост, пропорциональное и очень мощное сложение этого человека. Множество больших и малых шрамов на смуглой коже, некоторые просто огромные — неестественные, уродливые. Одежда — что-то похожее на юбку выше колен, больше ничего. На кожаном поясе — с большим искусством изготовленный короткий обоюдоострый меч с широким лезвием, в которое можно смотреться, как в зеркало. Глаза наполовину закрыты веками. Капля пота висит на кончике носа.

— Сергей, ты что — глухой? — кричит моя младшая сестра, тогда еще совсем маленькая и очень громкая (такая же, как и теперь), совсем потеряла терпение, наверное, уже долго зовет меня.

Поворачивая к ней голову, я успел заметить, как его веки поднялись вверх, оливка упала на землю, рыбка оказалась в клюве чайки. Я не увидел, как большая черепаха с панцирем удивительной красоты оказалась уже позади Ахиллеса, потому что в тот самый момент песчаный берег в южной стране, вечернее красное солнце, море — все это я мог себе лишь представить — сменились стенами маленькой квартиры, где прошло наше счастливое детство, в далеком холодном городе на самом краю земли.

Потом еще долго мне не давала покоя эта выдумка Зенона. Я старался как можно больше прочитать об этом парадоксе — Аристотель, Стюарт Милль, Бертран Рассел, Анри Бергсон. Очень логичные доказательства (не менее логичные, чем у Зенона) и без того очевидного факта — Ахиллес перегонит черепаху — казались мне доказательствами чего-то не того. Ахиллес пробегает десять метров, метр, дециметр, сантиметр, миллиметр, десятую долю миллиметра, сотую долю, тысячную… Когда я последовательно представлял себе все эти немыслимо малые отрезки и промежутки, в моем воображении время растягивалось, как резинка, и казалось, что я, как Ахиллес к черепахе, приближаюсь к какой-то тайне, связанной со словами, с логикой, со временем и которая самым непосредственным образом касается меня. Я хотел понять, в чем именно состоит тайна, ведь “понять” — это, видимо, моя главная, самая сильная потребность. Мне понадобилось достаточно много прожить, чтобы стать способным видеть эту тайну и понять, что понять ее невозможно.

Через много лет я, тогда уже счастливый отец, с женой и нашим трехмесячным младенцем — это было его первое путешествие — прилетел на сказочный греческий остров. Улыбчивый старик немец встретил нас в аэропорту и привез на виллу, где нам предстояло провести такие, как потом оказалось, короткие четыре недели. Жена была слегка расстроена, видно, вилла ей не очень понравилась — она что-то говорила мне про запах и старую мебель. Старик показал нам, где что включается и выключается, сказал, что берег напротив — это уже Албания, оставил ключи и уехал.

Мальчик спал, его укачало еще в машине. Жена сидела в кресле, уставшая, свесив руки. Мне не терпелось посмотреть, что вокруг. Я был возбужден: увиденный по дороге на виллу прекрасный город, напомнивший южные итальянские города, удивительный, неизвестный мне цвет моря, теплый ветер, предвкушение феты и вина на языке, беспечные четыре недели с выключенным телефоном впереди.

Мимо старых олив (позже я узнал, что они были посажены еще венецианцами) по хрустящей белой дорожке я спустился на тот самый берег. Сходство с картинкой из далекого детства поразило меня. Все было точно таким же — именно та пологая гора, до самой вершины усаженная оливами, уже вечернее солнце, беспокойная чайка над ленивыми волнами, за исключением Ахиллеса и черепахи.

Когда я увидел их — там, где они и должны были быть, — мир замер.

Все вокруг — радуга в застывших кусочках воды, еще лопающиеся в этот миг пузырьки морской пены, уже лопающиеся в этот миг пузырьки морской пены, узловатые черные стволы старых олив, их серебряные листья, древние узоры на панцире большой черепахи, ветер в застывших волнах, шрамы на теле Ахиллеса, — все это, еще и еще раз отраженное в глазах чайки и в лезвии короткого меча, было буквами. Я был умеющим читать.

И я прочел Тайну.

Сергей Ермолаев